…учается на российских кафедрах философии. Но не будет ли эта смесь искусственной? Ведь точно так же можно смешать философию со многими другими науками.
Мне кажется, что логика по всем параметрам готова превратиться в самостоятельную науку, а ее отнесение то к философии, то к математике, то даже к религии – это что-то вроде скитаний бездомной сироты по хатам дальних родственников. Если логика станет отдельной наукой, все странности разрешатся. Ее контакты с другими науками окажутся обычной ситуацией, когда смежные науки соприкасаются по тематике (как есть темы, связанные одновременно и с химией, и с биологией).
Что касается философии, то логика может использоваться как вспомогательная наука, как один из методов философии. Но предмет логики (логические рассуждения) не годится в качестве предмета философии, поскольку не фундаментален – он занимает промежуточное положение между разными науками.
Философы часто отвергают критику в свой адрес на том основании, что критик мало читал самих философов. Не воскурил, так сказать, откровения святых отцов философии. При этом сами философы создали такой раздел, как методология науки. В данном разделе они норовят указывать ученым (причем, всем сразу), как именно они должны заниматься наукой. И ничего – нет никакого смущения по поводу того, что человек, не разбирающийся в физике, рассказывает физику, что такое физика, что физику подобает делать, а что – нет, и всем говорит, что это такие, как он, научили физиков жизни.
Нет ничего парадоксального в том, что определенная наука сама устанавливает собственные методы. Это не означает, что она замыкается внутри себя. Те, кто пользуется плодами науки, могут высказывать различные пожелания насчет того, что хочется получить. Но как это получить – это лучше знать ученым – тем, кто, собственно, исполняет социальный заказ.
Можно, конечно, собрать данные по методологии разных наук и обнаружить какие-то общие черты, но это несложное упражнение на поиск и обобщение фактов, и не более того. Оно вторично: завтра методология может поменяться, и упражнение даст другой результат. Например, в психологии есть такое понятие, как валидность. Оно очень важно для методологии, но появилось сравнительно недавно. В любом случае подобное упражнение я бы доверил не философу, а социологу – тот хотя бы не будет присваивать себе идеи, которые нашел в методологии наук.
Примером того, как философские обобщения противоречат реальности, является принцип или критерий фальсифицируемости Поппера. Часто говорят "фальсификации". Терминологическая путаница стала уже нормой de facto – можете проверить при помощи Google, как часто встречаются словосочетания "принцип фальсификации" и "принцип фальсифицируемости", "критерий фальсификации" и "критерий фальсифицируемости".
Принцип заключается в том, что должна быть возможность опровергнуть теорию путем постановки какого-то эксперимента. В противном случае теория объявляется ненаучной.
Сам по себе принцип полезен, однако, если следовать ему, то придется отнести к ненаучным вполне научные явления и наоборот: назвать научными явления, далекие от него. Вот несколько примеров.
1. В математике вообще не принято ставить какие-либо эксперименты, там есть только проверка правильности вывода формул. Такая проверка есть и в точных естественных науках, но не считается экспериментом. Таким образом, придется объявить математику ненаукой, а математические теории – нетеориями.
Это – прямое противоречие между критерием и практикой.
2. В таких науках, как ботаника, география, геология существует огромный пласт знаний, который представляет собой записи результатов непосредственных наблюдений на месте. С некоторой натяжкой такие наблюдения можно назвать экспериментом. Их можно опровергнуть, повторив наблюдение при тех же условиях. Таким образом эксперимент опровергает другой эксперимент, а вовсе не теорию.
Это – еще не противоречие между критерием и практикой, поскольку можно сказать, что, раз нет теории, то это не тот случай, который рассматривается в критерии. Однако это показывает, что существует огромный массив вполне научных знаний, для которых исполнение критерия не является необходимым требованием научности.
3. Прежде, чем строить какую-то теорию, необходим предварительный сбор фактов, иногда очень долгий. Можно ли считать, что до тех пор, пока нет теории, это не наука?
Это – случай, подобный предыдущему, показывающий, что критерий вовсе не является всеобщим.
4. В психологии регулярно возникают гипотезы, о том, что между некоторыми психическими явлениями может быть взаимосвязь (корреляция). Часто такое предположение можно проверить экспериментально, обычно собрав статистику. Например: влияет ли запах фиалок в спальне на количество кошмаров во сне? Однако на этапе подготовки эксперимента может быть преждевременно составлять какую-то теорию, которая предсказывала бы определенный исход эксперимента. Слишком много факторов, связи между ними запутаны, не позволяют сделать однозначное предсказание. Интересен сам результат эксперимента. Однако бездумное следование критерию фальсифицируемости приводит к тому, что от ученого могут потребовать (написано в какой-нибудь методичке) высосать из пальца некую теорию, которая потом как будто бы окажется опровергнутой (или не окажется).
Это – пример того, как критерий фальсифицируемости на практике приводит к не к отделению науки от псевдонауки, а напротив провоцирует псевдонаучные измышления.
5. В науках, которые изучают прошлое (археология, история, палеонтология и т.п.) могут быть теории, фальсификация которых требует неопределенно долгого времени или может вовсе никогда не произойти. Таковы теории об Атлантиде – нужно перекопать весь земной шар, чтобы доказать, что ее никогда не было, да и то могут возразить, что она была, но просто не осталось следов. Многие выводы, относящиеся к истории, подобны Атлантиде: они могут быть опровергнуты когда-нибудь, если опровержение найдется, но ожидать опровержения можно неопределенно долго или вечно. Тем не менее, история считается наукой.
Это – прямое противоречие между критерием и практикой.
6. В религиозном учении вполне можно выдвинуть фальсифицирующий эксперимент: жизнь после смерти. Надо умереть, и тогда, если попадешь в Рай/Ад какой-нибудь религии, то это и будет фальсификацией всех прочих религий. Если вас смущает то, что для применения критерия придется умереть, то посмотрите на историю. Там примерно то же самое – несколько поколений историков умрут, пока что-то окажется фальсифицированным (да и то никаких гарантий). Тем не менее, любая религия не считается наукой. Если запретить подобную фальсификацию, которая может и не случиться, тогда и фальсификацию в истории придется запрещать. Если разрешить в истории – тогда придется разрешить и в религии, объявив ее наукой.
Это – прямое противоречие между критерием и практикой.
7. Иногда философы заявляют, что критерий Поппера относится только к естественным наукам, но не гуманитарным. Однако сам Поппер пытался применить этот критерий к теории относительности (физика – естественная наука), фрейдизму (психология – гуманитарная наука) и марксизму (социология либо экономика – гуманитарные науки).
В принципе, критерий Поппера может быть полезен при определенных условиях, но он не является ни необходимым, ни достаточным критерием научности.
Традиционно философы в самом деле любили подобные темы.
Тут надо разделить две вещи. Первое – описание и изучение этики и эстетики и второе – пропаганда определенного этического кодекса или определенных эстетических предпочтений.
Что касается первого, то антропология изучает и описывает культуру разных народов, в том числе и морально-этические установки, а искусствоведение занимается анализом искусства с эстетической точки зрения. Насколько антропология и особенно искусствоведение являются научными областями – это другой вопрос. По крайней мере здесь у философии есть конкуренты, да и философы не особенно стремятся к такой конкретике – им подавай "общее" и "фундаментальное".
Что касается второго – пропаганды, то этим философы очень любят заниматься, но на это занятие кто только не претендует: религиозные деятели, идеологи, журналисты, политические партии.
Таким образом, и здесь бедняжке философии некуда приткнуться, негде найти свой собственный, отдельный от других предмет.
Философы действительно любят вводить разные новые понятия. Но любая наука занимается этим постоянно. Чтобы понять общие принципы введения понятий и правила построения определений, достаточно рассмотреть то, как это делается в математике – потому, что именно в математике (а вовсе не в философии) это делается образцово.
О понятиях можно рассуждать по-разному.
1. Можно на уровне детского сада - это будет глупость.
2. Можно на уровне детского сада, но с умным видом.
3. Можно изучать словоупотребление среди разных людей, отмечать тонкие различия, нюансы смысла - это будет лингвистика.
4. Можно на основе пункта 3 дать детальное и аккуратное определение для толкового словаря или энциклопедии. Это тоже будет лингвистика (или филология).
5. Можно дать определение напыщенное и тупое на основе поверхностного взгляда и обсуждения этой темы с такими же напыщенными невежами.
6. Можно взять понятие и исследовать то, что оно обозначает, сам предмет. Скажем, физик, исследует время. На основе таких исследований физик может дать очень точное и детальное определение понятия, учитывающее важные мелочи, о которых лингвист мог не задумываться. Это будет физика или иная наука, работающая непосредственно с предметом.
7. Можно изучить то, как именно понятие возникло, как изменялся его смысл со временем. Это будет этимология.
8. Можно изучить то, о чем думают люди, когда употребляют в речи именно такое понятие. Если при этом акцент ставится на том, что происходит в голове отдельного человека, то это будет психология, а если рассматриваются разные группы в обществе – социология.
9. Можно изучить то, как именно объяснить новичкам смысл понятия, чтобы они могли с ним эффективно работать. Это будет педагогика.
10. Можно выдумать, как именно сделать вид, что объясняешься новичкам смысл понятия, а на деле - запутать их и создать впечатление, что это что-то ужасно сложное и доступное только таким великим умам, как объясняющий.
Обратите внимание на пункты 2, 5 и 10. Мне кажется, именно такое поведение при работе с понятиями характерно для тех, кто называет себя философами. Позднее я еще вернусь к этой теме.
Я рассмотрел версию о том, что философия является наукой или другой областью знаний, которая имеет собственный, уникальный предмет. Оказалось, что эта версия не выдерживает критики. Теперь можно рассмотреть другую версию – может быть, философия – это некоторая совокупность наук?
Например, когда мы говорим о физике, то ее можно разделить на квантовую физику, физику твердого тела и т.д. Если рассмотреть все разделы физики, то любая работа по физической тематике попадет в какой-нибудь раздел. Можно ли на этом основании утверждать, что собственно "физика" не имеет предмета? Конечно, нельзя – поскольку физика является суммой всех своих направлений. Так, может быть, подобная схема может быть построена и для философии? Что-нибудь вроде: философия является суммой нескольких наук, которые занимаются наиболее фундаментальными вопросами. Или: философия – это сумма фрагментов нескольких наук, где эти науки обращаются к самым фундаментальным вопросам.
В пользу такой версии говорит сохранившееся за рубежом звание PhD – "доктор философии", которое примерно соответствует нашему "кандидату наук" и присуждается в ученым любых наук, включая физику. У нас звание "кандидат философских наук" присуждается только философам.
Звание PhD отражает старинную классификацию знаний. Стоики делили философию на этику, логику и физику. И философы античности в самом деле занимались одновременно и разными науками, и религией, и философией (хотя некоторые были более специализированны на чем-то одном).
Вот, например, фрагмент из Аристотеля:
"Ведь даже если сила одного тела сколько-нибудь уступает [силе] другого, [однако] если, например, огонь ограничен, а воздух бесконечен, то пусть равное [количество] огня превышает по силе равное [количество] воздуха во сколько угодно раз, лишь бы это выражалось каким-нибудь числом, все же ясно, что бесконечное одолеет и уничтожит конечное. А быть бесконечным каждому [элементу] невозможно, так как тело есть то, что имеет протяжение во все стороны, бесконечное же есть безгранично протяженное; следовательно, бесконечное тело будет простираться во всех направлениях безгранично."
Если это не похоже на физику (с поправкой на древность), то я не знаю, что тогда похоже на физику.
Логика Аристотеля по своей структуре также очень похожа на современную математическую логику: все очень формально, разве что вместо формул их словесные эквиваленты. Так, может, Аристотель – математик? Или физик? Или логик?
Разумное объяснение этому только одно: слово "философия" со временем поменяло свое значение, и теперь оно означает совсем не то, что раньше – нечто гораздо более узкое, специализированное. Собственно, некоторые философы этот факт признают, но выдавить из них такое признание бывает трудно. Возможно, из заграничных философов – проще, но я не пробовал.
Для антифилософов я специально подчеркиваю этот момент: философы любят подменять понятия. Не успеешь глазом моргнуть – и они уже оправдывают именами древних философов разнообразные уродливые проявления философии, характерные для нашего времени.
Теперь давайте вернемся из античности в наше время и из заграницы в Россию. Что можно сказать о нынешней ситуации?
В принципе, можно было бы согласиться на то, чтобы обозначить некоторую область, относящуюся к разным наукам, и назвать ее философией. Но философы сами этого не хотят. Почему? Да потому, что невыгодно. У них имеется отдельная специальность, отдельные кафедры, своя "тусовка", своя система званий. На все это идет отдельное финансирование, платятся зарплаты. Пусть деньги и небольшие, нынешние российские философы скоро будут согласны работать практически за еду, но все же пока есть какие-то ставки, оклады, жить можно.
Если же будет решено, что философия – это когда физик, психолог или математик начинают рассуждать о самых общих вещах – то куда денутся все нынешние доктора и кандидаты философских наук? Им придется осваивать физику, психологию, математику. А много вы знаете современных российских докторов философских наук, которые открыли что-нибудь существенное в физике?
Таким образом, данный вариант может быть применим к философии прошлого или, возможно, к тому, что называют философией в какой-то другой стране, но у нас этот вариант отметается нежеланием самих философов.
Математика разработала очень много приемов, которые используются в точных науках и технических профессиях. Сейчас трудно представить себе физика или инженера, который совсем не использует математику в работе. В таком качестве математика присутствует в разных науках. Получается, что одна наука помогает многим другим.
Можно ли отнести философию к такому же типу наук?
Для этого надо доказать, что какие-то другие науки в самом деле не могут жить без философии или жить могут, но хуже.
Этот вопрос я исследовал, используя все ту же методику: заявлял перед апологетами философии, бесполезна для науки совсем, ожидая, что такое категоричное обобщение будет опровергнуто хорошими примерами. Увы, примеров не было, или же оказывались из области нормальной науки, а вовсе не философии.
Я собирался специально обсуждать здесь эту тему, но недавно мой друг показал мне замечательную книгу Стивена Вайнберга "Мечты об окончательной теории". Она есть в электронном виде в Сети. Судя по всему, автор прошел через то же, что и я: он увлекся философией в университете и имел возможность сопоставить ее с математикой и физикой. Сопоставление оказалось не в пользу философии, и кое в чем автор выражается еще категоричнее, чем я.
Так вот в этой книге в главе VII "Против философии" автор разложил по полочкам вопрос о полезности философии для науки, привел большое количество примеров. Особенно забавен случай с Эйнштейном, который сначала хвалил философа Маха, а потом горько разочаровался в его философии.
Я готов подписаться практически под каждым словом автора, поэтому просто воспроизведу некоторые наиболее хлесткие высказывания:
"Точно так же взгляды философов иногда приносили пользу физикам, но главным образом в негативном смысле, защищая их от предубеждений других философов."
И чуть дальше:
"Не я один разделяю такие взгляды - мне не известен ни один ученый, сделавший заметный вклад в развитие физики в послевоенный период, работе которого существенно помогли бы труды философов. В предыдущей главе я упоминал о том, что Вигнер назвал "непостижимой эффективностью" математики. Здесь я хочу указать на другое в равной степени удивительное явление - непостижимую неэффективность философии. Даже если в прошлом философские доктрины и оказывали какое-то полезное воздействие на ученых, влияние этих доктрин затягивалось на слишком долгое время, принося в конце концов тем больше проблем, чем дольше эти доктрины оставались в употреблении".
Таким образом вопрос о полезности философии для науки я считаю закрытым, сомневающихся отсылаю читать Вайнберга.
А вот о том, как и почему получается, что философские доктрины вредят, и как можно постигнуть эту самую непостижимую неэффективность философии – как раз этим вопросам и посвящено мое собственное повествование.
Итак, в попытках разобраться, что такое философия, были последовательно отброшены следующие варианты:
– Это не наука и не профессия, имеющая собственный уникальный предмет (поскольку все обычные предметы на данный момент оказались в ведении других наук или профессий).
– Это не сочетание из фрагментов наук/профессий и не группа наук/профессий, хотя в прошлом могло быть именно так (но сейчас философы желают иметь статус отдельной области).
– Это не вспомогательная наука или умение (потому, что она с таким же успехом вредит, с каким и "вспомогает").
Из всех вариантов, о которых я слышал, остался один:
– Это некий особый стиль поведения, общения.
В чем заключается этот стиль? Почему некоторые люди имеют к этому стилю большую склонность? Эти вопросы вполне можно рассмотреть, чем я далее и займусь.
Из истории известно, что некоторые ученые были одновременно и философами. Если рассматривать таких "метисов", то очень трудно отделить стиль поведения, стиль общения, характерный для философа, и стиль поведения, стиль общения, характерный для ученого.
Антифилософам стоит знать, что апологеты философии очень любят приводить в качестве примеров именно метисов – по той причине, что научные достижения легко продемонстрировать, и они высоко ценятся в обществе. К метисам относятся, например, Б. Рассел (вклад в логику), Декарт (вклад в математику), Мах (вклад в физику), Аристотель (вклад в логику).
Поэтому, когда я говорю о "философах", я подразумеваю в первую очередь чистых философов – тех, кто занимается философией, но чей вклад в науку (включая математику и формальную логику) нулевой или незначительный. К таким чистым философам относятся, например, Платон, Гегель, Кант, Бердяев. Если брать современные российские реалии, то чистые философы – это, например, люди, закончившие философский факультет какого-нибудь высшего учебного заведения и не имеющие другого второго образования. Именно такие чистые философы будут предметом дальнейшего рассмотрения.
Я утверждаю, что важнейшей характеристикой стиля поведения философа является интеллектуальная безнаказанность.
Под интеллектуальной безнаказанностью я понимаю то, что человек старается выбирать такой стиль поведения и такую среду окружения, что при любом (или почти любом) развитии событий его идеи не будут отвергнуты как однозначно ошибочные.
Занятие философией безнаказанно в том смысле, что философские построения трудно надежно и окончательно опровергнуть. Это что-то вроде беспроигрышной лотереи: можете писать все, что угодно, даже полную ерунду, но не беспокоиться о том, что вам скажут: "вы ошибались, весь ваш труд был зря, ваши теории не соответствуют фактам, и, увы, это – окончательный приговор".
Я знаю только два метода, при которых возможен подобный окончательный приговор: это строгий эксперимент и строгая логика. За образец, эталон строгости в эксперименте стоит взять физику, а математику – за образец строгости в логике.
Строгий эксперимент – это когда экспериментаторы в разных лабораториях приходят к одному и тому же выводу, хотя постановка эксперимента допускает два взаимоисключающих исхода или более. То есть, один экспериментатор провел действия по плану, получил результат, второй повторил действия – получил тот же самый результат. Конечно, возможны ошибки по невнимательности самих экспериментаторов, но все приборы, методы, регламент экспериментов направлены на то, чтобы шансы на ошибку были мизерными.
Строгая логика – это когда есть рассуждение, и несколько проверяющих приходят к одинаковому выводу насчет возможной ошибки в этом рассуждении (или насчет отсутствия ошибок). То есть, один математик говорит: вот здесь ошибка потому, что... – и все прочие с ним соглашаются. И это окончательно: если перепутал минус с плюсом, значит перепутал – никакие оправдания не помогут. И здесь возможны ошибки по невнимательности, но вся процедура и законы логики направлены на то, чтобы шансы на ошибку были пренебрежимо малы.
Так вот: философия старательно избегает и строгих экспериментов, и строгой логики.
Что касается экспериментов, то трудно вообще себе представить чистого философа, который измеряет силу тока или возится с точными весами. То есть, экспериментов они избегают совсем.
Что касается логики, то здесь ситуация сложнее. Философы делают вид, что рассуждают логично, но внимательное сравнение обнаруживает принципиальное различие между логикой математика и логикой философа: математик стремится к логике строгой (как описано выше), а философ – к нестрогой. Нестрогая логика допускает неоднозначные выводы: одному читателю кажется, что философ прав, другому – что неправ, и споры о правоте могут продолжаться вечно. Нельзя сказать четко, что вот тут философ перепутал плюс с минусом, а вот тут – поделил на ноль. В науке не всегда удается добиться удовлетворительной строгости, но в целом ученые стремятся к тому, чтобы сделать рассуждения строже, а философы – наоборот, используют любые ухищрения, чтобы сделать рассуждения менее строгими.
Философы пишут так, чтобы обеспечить себе интеллектуальную безнаказанность.
Вот образчик того, до чего может дописаться философ:
"...Самолюбие проснувшегося южно-русского народа не позволит, чтобы ему морочили голову польско-немецкими сказками, принимая его за дурачка-непомнящего. Малая Россия вспомнит, что она - Россия par excellence (лат. - в высшей мере) и пошлёт к так называемой mere de biss всех украинствующих вралей. Гердер думал, что Украина станет когда-то новой Элладой; но если дело и дальше так пойдёт - станет не Элладой, а адом. Эти предатели находятся на содержании американцев, иудеев и врагов славян [...] Эти шакалы истории не способны создать что-то ценное в культурном плане, ибо выделяются в стае оголтелых псов лишь лаем..."
Автор приведенного текста – "остепененный" доктор философских, извините за выражение, наук.
Ну и что, вы думаете? Если данному философу что-то и грозит, так это – остракизм коллег за чуть большую резкость выражений, чем подобает философу. Но вряд ли здесь можно ожидать опровержения высказанного мнения по фактам, поскольку конкретных, проверяемых фактов там нет, одна болтовня. Ну как, например, проверить обвинение в предательстве непонятно кого, высказанное в адрес непонятно, кого?
Недавно в интернете был обширный скандал: какого-то философа "прокатили" на защите диссертации. И вы думаете, это произошло по причине каких-то фактических неувязок? Нет, просто у них там случилась межклановая "разборка".
Безнаказанность философии связана с отсутствием критерия истины. Если говорить о естественных науках, то там окончательный приговор выносит эксперимент. Если говорить о математике, то формулы проверяют и перепроверяют специалисты из той же области.
В философии ничего подобного нет. Можно критиковать друг друга, возьмите того же Сократа, или, скажем, Сёрл весьма нелестно отзывался о собратьях, а Дэвид Юм пытался опровергнуть, казалось бы, неопровержимое декартовское "мыслю, следовательно, существую". Но "убойной" критики не получается, поскольку окончательный вердикт вынести невозможно. Если кто-то попытается, то просто не найдет аргументов, единого критерия, который может убедить всех коллег – такого критерия, каким в физике является тщательно поставленный эксперимент.
Видимо, по этой причине многие (но не все) философы в разговоре избегают прямо и недвусмысленно говорить, что вы неправы – не привыкли они к этому. Этот момент, кстати, делает разговор с философом достаточно приятным, комфортным и умиротворенным – тоже своего рода интеллектуальная безнаказанность, которая нравится не только философам.
Как следствие, в философии сохраняется множество теорий, от которых никак нельзя избавиться. Все это говно мамонта не смывается в канализацию, а любовно хранится и передается из поколения в поколение. Что делает наука с отброшенными теориями? Об алхимии, о теплороде, о других научных заблуждениях студентам скажут несколько фраз, а все время будет посвящено изучению теорий, которые на данный момент точнее всего описывают природу. Зато на лекциях по философии вам поведают о множестве разных теорий, которые прямо противоречат друг другу, и заставят потратить кучу времени на изучение каждой из них.
Даже, если окажется, что философская теория в каком-то месте прямо противоречит научным фактам, она не будет выброшена совсем, а перейдет в разряд "в этом что-то есть". Обилие туманных формулировок позволяет в любой момент отговориться, что имелось в виду что-то не то, и что где-то там еще может быть какая-то "мудрость".
Философы могут заметить мне, что я сейчас фактически говорю об одной философской концепции: фальсифицируемости. Нет, не о ней. Фальсифицируемость подразумевает, что теория может быть опровергнута какими-то экспериментальными фактами. Но в примере с Демокритом опровергающие факты есть, а теория все равно не предана забвению. Здесь мы имеем дело с чем-то худшим: с такой средой, где опровержения, даже если они есть, просто игнорируются, а для авторов всегда находится какое-нибудь оправдание. Это та самая интеллектуальная безнаказанность.
Математику часто называют наукой, которая крайне абстрактна и далека от реальности. Однако не настолько далека, как может показаться. Математические методы используются в других науках и при инженерных расчетах.
Когда вы летите на самолете, сама ваша жизнь зависит от того, насколько хорошо работают все детали. А это зависит от того, насколько точно инженеры рассчитали каждый узел. А это зависит от того, какие методы вычислений они применяют. А это зависит от того, какие методы им предоставили математики. Выходит, ваша жизнь зависит от того, правильно ли какой-то математик поставил плюс или минус в формуле.
Можно ли после этого говорить, что математика бесполезна? Нет, разумеется, она полезна. Причем, обратите внимание: результаты, достигнутые математикой, полезны вне математики.
Среди математиков распространено такое явление, что они мало задумываются о практических применениях для своих расчетов. Но, даже несмотря на эту особенность психологии самих математиков, результаты их деятельности оказываются полезными.
Не все математические методы, не все теоремы находят применение вне математики. Некоторые важны для того, чтобы доказать правильность других методов, таким образом они влияют на то, что происходит вне математики только косвенно (но все же влияют).
Но есть и такие математические методы, которые в конечном счете не влияют на практическое использование математики во внешнем мире. Например, насколько я знаю, к таким математическим выкладкам относится теорема Гёделя – о ней много говорят, она замечательна и просто интересна, но она не нужна ни инженерам для расчетов, ни компьютерщикам для программ, ни физикам для их вычислений.
Но это не значит, что подобные теоремы совсем уж бесполезны. Математические методы часто находят применение через какое-то длительное время, и трудно заранее сказать, когда что понадобится. Поэтому вполне можно смириться с существованием математических выкладок, бесполезных на данный момент: пусть образуется некоторый "задел", пусть будет широкий ассортимент методов на тот случай, если какой-то из них понадобится конструкторам космических кораблей или еще кому-нибудь.
Почему я так детально рассматриваю математику? Потому, что она – что-то вроде "слабого звена", нечто слишком абстрактное в сознании обывателя. Если уж математика полезна, то что говорить о других науках. Рассуждения насчет математики применимы и в других случаях, например, биолог может исследовать какое-нибудь растение, от которого, на первый взгляд нет никакого проку, но эти исследования могут влиять косвенно на другие или окажутся полезны в будущем.
Обсуждая полезность, я не предлагаю зацикливаться только на науках. Кушать хотите? Значит сельское хозяйство полезно. Спать хотите, а мерзнуть – нет? Значит полезно строительство. Хотите развлекаться? Значит полезно искусство.
В данном случае какая-то очень сложная концепция "пользы", мне кажется, не требуется – в конечном счете полезно все то, что способствует выживанию человечества как вида. Один этот принцип тянет за собой огромное количество профессий, которые способствуют выживанию прямо или косвенно, через другие профессии, как математика. Если раскручивать взаимосвязи, то почти каждое занятие оказывается полезным – даже такое, казалось бы, непрактичные, как искусство. Человек выживает за счет более развитой нервной системы, чем у животных, а для нормального функционирования нервной системы необходим время от времени отдых и развлечения. Вот отсюда следует полезность искусства.
А чем полезна философия?
Не спорю: она полезна для самой себя. Философы очень любят обсуждать философов, но я не собираюсь предъявлять по этому поводу претензии, ведь и математики обсуждают математиков.
Но полезна ли философия вовне себя, для других?
Похоже, что нет. Я неоднократно просил разных философов привести примеры полезности философии вне самой философии. Большинство ответов разделилось на три группы:
1. Ссылки на достижения "метисов" – то есть, людей, занимавшихся и наукой, и философией. Все такие достижения можно отнести в разряд той самой науки, которой занимался этот человек.
2. Ссылки на "влияние" философии на… Продолжение »